Владимир Маяковский

Письмо товарищу кострову из Парижа о сущности любви

    Простите
            меня,
                 товарищ Костров,
    с присущей
              душевной ширью,
    что часть
             на Париж отпущенных строф
    на лирику
             я
              растранжирю.
    Представьте:
                входит
                      красавица в зал,
    в меха
          и бусы оправленная.
    Я
     эту красавицу взял
                       и сказал:
    — правильно сказал
                      или неправильно? —
    Я, товарищ, —
                  из России,
    знаменит в своей стране я,
    я видал
           девиц красивей,
    я видал
           девиц стройнее.
    Девушкам
            поэты любы.
    Я ж умён
            и голосист,
    заговариваю зубы —
    только
          слушать согласись.
    Не поймать меня
                   на дряни,
    на прохожей
               паре чувств.
    Я ж
       навек
            любовью ранен —
    еле-еле волочусь.
    Мне
       любовь
             не свадьбой мерить:
    разлюбила —
                уплыла.
    Мне, товарищ,
                 в высшей мере
    наплевать
             на купола.
    Что ж в подробности вдаваться,
    шутки бросьте-ка,
    мне ж, красавица,
                     не двадцать, —
    тридцать...
               с хвостиком.
    Любовь
          не в том,
                   чтоб кипеть крутей,
    не в том,
             что жгут угольями,
    а в том,
            что встаёт за горами грудей
    над
       волосами-джунглями.
    Любить —
             это значит:
                        в глубь двора
    вбежать
           и до ночи грачьей,
    блестя топором,
                   рубить дрова,
    силой
         своей
              играючи.
    Любить —
             это с простынь,
                            бессонницей
                                       рваных,
    срываться,
              ревнуя к Копернику,
    его,
        a не мужа Марьи Иванны,
    считая
          своим
               соперником.
    Нам
       любовь
             не рай да кущи,
    нам
       любовь
             гудит про то,
    что опять
             в работу пущен
    сердца
          выстывший мотор.
    Вы
      к Москве
              порвали нить.
    Годы —
           расстояние.
    Как бы
          вам бы
                объяснить
    это состояние?
    На земле
            огней — до неба...
    В синем небе
                звёзд —
                        до чёрта.
    Если бы я
             поэтом не был,
    я б
       стал бы
              звездочётом.
    Подымает площадь шум,
    экипажи движутся,
    я хожу,
           стишки пишу
    в записную книжицу.
    Мчат
        авто
            по улице,
    а не свалят наземь.
    Понимают
            умницы:
    человек —
              в экстазе.
    Сонм видений
                и идей
    полон
         до крышки.
    Тут бы
          и у медведей
    выросли бы крылышки.
    И вот
         с какой-то
                   грошовой столовой,
    когда
         докипело это,
    из зёва
           до звёзд
                   взвивается слово
    золоторождённой кометой.
    Распластан
              хвост
                   небесам на треть,
    блестит
           и горит оперенье его,
    чтоб двум влюблённым
                        на звёзды смотреть
    из ихней
            беседки сиреневой.
    Чтоб подымать,
                  и вести,
                          и влечь,
    которые глазом ослабли.
    Чтоб вражьи
               головы
                     спиливать с плеч
    хвостатой
             сияющей саблей.
    Себя
        до последнего стука в груди,
    как на свидание,
                    простаивая,
    прислушиваюсь:
                  любовь загудит —
    человеческая,
                 простая.
    Ураган,
           огонь,
                 вода
    подступают в ропоте.
    Кто
       сумеет совладать?
    Можете?
           Попробуйте....

    1928